«ИСТОРИЯ ЧУВАШСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XX ВЕКА»: ИЗ ОПЫТА СОЗДАНИЯ КОЛЛЕКТИВНЫХ ТРУДОВ
В.Г. Родионов
«ИСТОРИЯ ЧУВАШСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XX ВЕКА»: ИЗ ОПЫТА СОЗДАНИЯ КОЛЛЕКТИВНЫХ ТРУДОВ
Аннотация. Концепция коллективной монографии «История чувашской литературы XX века» была разработана на основе принципов «теоретической истории» Д.С. Лихачева. В ней были учтены и теоретические положения, вытекающие из новых научных разработок отечественных литературоведов. Новое гуманитарное мышление опровергает ряд европоцентристских представлений о литературах народов Востока Нового времени. Оно противостоит как выстраиванию культур в одну линейку, так и культурной замкнутости. Истории литературы никогда не могут быть абсолютно объективными, они являются как очередной этап достижения к изменяющейся действительности.
Ключевые слова: история литературы, народы Урало-Поволжья, художественное сознание, сравнительная типология.
Проблема статьи определена необходимостью накопления практического опыта создания историй национальных и региональных литератур Урало-Поволжья. Будучи одним из разработчиков концепции «Истории чувашской литературы XX века» из двух частей [9]; [10], автору данной работы есть чем поделиться и над чем поразмышлять, выражать надежды или же разочарования.
Попытки новой трактовки истории чувашской литературы проявились еще в конце 1970-х – начале 1980-х гг., когда ЧНИИ (сегодня ЧГИГН) приступил к составлению однотомной истории чувашской литературы дооктябрьского периода, очевидно, не без влияния ИМЛИ им. А.М. Горького АН СССР. В первом варианте плана-проспекта историю чувашской литературы предполагалось начинать с произведения М. Федорова «Арçури» (Леший), т.е. с 70-х гг. ХIХ в. Все литературные тексты ХVIII в. (оды и торжественные слова, произведения Е. Рожанского и Н. Бичурина) и первой половины ХIХ в. (тексты П. Талиева, Н. Базилевского, импровизации и такмаки Хведи Чуваша, а также произведения В. Вишневского, В. Лебедева, С. Михайлова и др.) оставались за рамками предполагаемого исследования. Между тем для создаваемого ИМЛИ им. А.М. Горького АН СССР коллективного труда «Многонациональная литература народов СССР дооктябрьского периода» ЧНИИ должен был представить разделы по ХVIII в. и первой половине ХIХ в.
По инициативе литературоведов из отдела литературы и фольклора ЧНИИ (А.В. Васильева, В.Г. Родионова и Г.Ф. Трофимова) в начале 1980-х гг. был написан совершенно новый проспект будущей «Истории чувашской литературы дооктябрьского периода», охвативший вторую половину ХVIII в. и весь ХIХ в. В т. 1 «Революцичченхи чăваш литератури. Текстсем» (Дореволюционная чувашская литература. Тексты) были включены следующие эпохи средневековой литературы: булгарская эпоха (VIII – ХIII вв.), золотоордынско-казанскоханская эпоха (ХIV – ХVI вв.) и эпоха в составе Русского государства (ХVI – ХVIII вв.). Литература Нового времени имела следующие периоды: конец ХVIII – первая половина ХIХ в. (период становления письменной литературы), вторая половина ХIХ в. (период просветительства)[17].
В годы перестройки ( в 1987 г.) была завершена первая часть (до ХХ в.) коллективного труда «Революцичченхи чăваш литератури», которая отдельной книгой вышла ровно через два года. В ней несколько скорректированы этапы и периоды истории литературы, дополнительно включен раздел «Авалхи тĕрĕк литератури» (Древнетюркская литература).
Таким образом, в 80-е гг. ХХ в. чувашское литературоведение в лице учеников Г.Я. Хлебникова (яркого представителя казанской литературоведческой школы) сделало определенные шаги в сторону углубления истории национальной словесной культуры и ее художественно-поэтических истоков. В конце 80-х гг. Отделом литературы и фольклора ЧНИИ была забракована заключительная часть истории дооктябрьского периода (авторы – И.И. Иванов и И.А. Зотов) и заново (по договору) написана Ю.М. Артемьевым. В 1992 г. она издана как монография по проблемам истории чувашской литературы начала ХХ в.[3]. Тогда же появились работы, посвященные исторической поэтике и стихосложению чувашского фольклора и литературы [26]. Научные статьи Ю.В. Яковлева и Г.И. Федорова, философско-культурологические разработки С.А. Александрова свели на нет былые социологические и политизированные пассажи старой литературоведческой школы, которые ушли с литературной арены вместе с обкомом КПСС.
На рубеже веков появились монографические исследования лингвиста- литературоведа Г.И. Федорова и других современных чувашских ученых [21], были изданы учебник[2] и учебные пособия для общеобразовательных школ[25], [28], пособия по чувашской литературе для студентов вузов, колледжей и учителей-словесников[22], [23], [24]. С 1993 по 2009 гг. по отдельным проблемам чувашской литературы на соискание ученой степени защитили 6 докторских и 35 кандидатских диссертаций. За данный период в научный оборот были включены забытые и раскритикованные в 30-70-е гг. ХХ в. произведения ряда опальных писателей: братьев Турханов, А. Милли, М. Юмана, В. Рзая и др., вырабатывалась новая научная парадигма. Все это указывало на необходимость переосмысления пройденного литературного пути, обобщения литературно-художественного опыта чувашского народа в контексте достижений других литератур, прежде всего общероссийских. Из вышеописанной картины вырисовывались очертания назревшей актуальности проблемы и определялись цели создания новой «Истории чувашской литературы», в данном случае – ХХ в. Одним словом, назрела необходимость создания «Истории чувашской литературы» совершенно нового типа, которая должна была ложиться на современное аксиологическое основание и ориентироваться на новые методологические подходы в литературоведении.
При выборе методологической основы авторы будущего коллективного труда опирались на опыт создания совместных историй литератур народов бывшего СССР еще в 70-е гг. ХХ в. («История советской многонациональной литературы» в шести томах). Как известно, тогда же отдел советской литературы ИМЛИ приступил к работе над новой, сводной «Историей литератур народов СССР дооктябрьского периода» (под руководством Р.Ф. Юсуфова данный труд планировали завершить к середине 1980-х гг.). Его методологической основой послужили, естественно, ленинская теория о трех этапах национально-освободительного движения в России и учение о двух культурах в каждой национальной культуре. Но в процессе работы над отдельными очерками выяснилось, что богатый фактический материал никак не влезает в рамки вышеназванных положений марксистско-ленинского литературоведения. Многие авторы стремились к историко-философским и теоретическим выводам, культурософии и широкому общественно-политическому контексту, некоторые усиленно изучали различные виды сознания. Публикации данной уникальной многотомной истории помешала так называемая перестройка с ее логическим завершением – распадом СССР. Но опыт, накопленный в ходе создания данного фундаментального труда, не только сохранен, в дальнейшем он обогатился исследованиями ученых из ряда регионов, в том числе и из Чувашской Республики. Их вдохновляли теоретико-методологические разработки Р.Ф. Юсуфова, продолжавшего и развивавшего традиции Д.С. Лихачева в области создания теоретической истории национальных литератур [30].
Имелись и другие заделы по созданию истории национальных литератур. В частности, историки литературы из ИЯЛИ АН Татарстана смело приступили к написанию пятитомной истории татарской литературы ХХ в. Екатеринбуржцы взялись за создание многотомной истории литературы Урала, в которой наряду с русской намеревались рассматривать национальные литературы (башкирская, удмуртская и коми). Кстати, в итоге получилась отличная монография «Пермские литературы в контексте финно-угорской культуры и русской словесности» [16].
На рубеже веков и тысячелетий шел усиленный поиск новых путей решения методологических проблем литературоведения. Тогда преобладающая часть исследователей писала о смене традиционных парадигм науки о литературе [7]. Но это не умаляет значения жанра «Истории» и не позволяет отрицать сам факт его существования, о чем иногда рассуждают некоторые критики [15]. Не останавливаясь на критике журнала «Новое литературное обозрение», отсылаем на другую статью В.В. Земскова, в которой дана, на наш взгляд, объективная оценка позиций ряда его авторов [8, с. 79 - 84].
Многие истории национальных литератур относятся к описательным, ибо в подобных работах изложение понимания литературного процесса соединяется с пересказом известных фактов, в той или иной степени связанных с писателями и их произведениями. В подобных работах мало конкретного анализа, они больше всего служат учебным целям, чем научным. Такие традиционные истории литературы находили и всегда будут находить своих читателей в различного уровня школах, а также в библиотеках для массового пользования. Они всегда востребованы, поэтому подобные учебники и учебные пособия имеют полное право на существование. Тем более, многие вышеперечисленные учебные издания по истории чувашской литературы, хорошо или плохо, но все же как то восполняли зияющий пробел в условиях полного отсутствия научной истории. Последние традиционно называются академическими, в них должны преобладать теория и научный анализ. Надежным критерием академизма является, как полагает большинство литературоведов, соответствие исследования требованиям научной объективности. К сожалению, многие подобные научные труды грешат описательностью и фактографией, которые в данной разновидности жанра выглядят как недостаток. Следует заметить, что в нашей монографии вы всячески пытались избежать этих изъянов, но следует признать, что теоретические положения разработчиков концепции коллективного труда реализовать на практике весьма непросто, даже очень сложно. Вопрос осложняется еще тем, что объективность научного исследования и фактологическая точность, как уместно замечает Ю.Я. Барабаш, вещи совершенно разные. «Категория объективности лежит в концептуальной (выделены автором. – В.Р.) плоскости, - отмечает ученый. – Она связана с такими понятиями, как избирательность исследователя в подходе к фактам, его интерпретация этих фактов, анализ их взаимосвязей и иерархических соотношений, выявление на этой основе определяющих тенденций и закономерностей, конечные выводы, в итоге - концепция» [4, с. 56]. В научных исследованиях стремление к достижению полной объективности всегда оборачивается в доброе намерение, в реальности никогда не осуществимое. Вывод ученого однозначен: «Да, историю литературы создать возможно и необходимо, если исходить из реально накопленного багажа знаний и достигнутого теоретического и методологического уровня, отдавая при этом себе ясный отчет в том, что в настоящее время речь идет об определенном этапе (выделены автором. - В.Р.) в достижении цели, который должен стать подготовкой к будущему новому этапу» [4, с. 60]. (Проблеме интерпретации в чувашском литературоведении мы посвятили отдельную статью[21].)
Как известно, на рубеже 60-70-х гг. ХХ в. академик Д.С. Лихачев впервые определил научную историю литературы как «теоретическую историю»[12, с. 3]: «Цель теоретической истории другая, – пишет ученый, определяя границы между двумя разновидностями «Истории». – У читателя предполагается некоторый необходимый минимум знаний, сведений и некоторая начитанность в <…> литературе. Исследуется лишь характер процесса, его движущие силы, причины возникновения тех или иных явлений, особенности историко-литературного движения <…> сравнительно с движением других литератур»[12, с. 4].
Концепция будущей «Истории чувашской литературы XX века» нами была разработана с опорой на данное определение цели создания истории национальной литературы. Обзорные статьи в ней намеревались писать на основе теоретического осмысления с систематическими выходами на типологические и другие сравнения, контекстное видение и т. д. Литературные портреты должны были быть написаны в основном по хронологическому принципу, в которых тщательно анализировались бы отдельные произведения писателей, а также творчество писателя было бы вписано в контекст как чувашской (в диахронном и синхронном аспектах), так и других (региональных, общероссийских, зарубежных) литератур. К сожалению, авторам не удалось полностью реализовать вышеназванную задачу, вместо контекста в портретах наблюдаются совершенно случайные, ничем не обоснованные совпадения. Наши ученые, как нам представляется, совершенно не обладают «контекстным видением», поэтому сопоставления получаются как красивые «привески», подобно игрушкам на елке.
В область теоретической истории, как утверждает Д.С. Лихачев, входит и изучение национального своеобразия литературы: «Национальный характер – это и особенности исторического пути литературы, особенности ее развивающегося взаимоотношения с действительностью, особенности меняющегося положения литературы в обществе»[12, с. 8]. Для определения национального своеобразия литературы важны как инвариантные постоянные, так и исторически изменяющиеся. В таком аспекте история литературы – это национально-самобытный путь развития словесной культуры народа. На наш взгляд, в «Истории» имеется попытка выявления национального своеобразия чувашской литературы путем сопоставления с литературами соседей, прежде всего татарского народа. В частности, своеобразие литератур этих двух родственных этносов объясняется стремлением писателей к восполнению в поэтике художественных лакун (например, татарская литература тяготела к европейскому психологизму, а чувашская – к восточной притче). Но подобных сравнений в монографии, на наш взгляд, немного. Реализация благих намерений авторов концепции напрямую зависит от подготовленности к ней исполнителей-практиков, для которых данная работа была совершенно не знакомой. В результате получилось так, как смогли, а не так, как хотели.
Следующий момент, требовавший учета при создании теоретической истории литературы, как полагали мы, связан с общими закономерностями развития мировой культуры. Единство мирового развития культуры выражается, как отмечает Д.С. Лихачев, «в том, что народы в случае пропуска у себя того или иного «закономерного» этапа развития культуры могут ускоренно проходить свое развитие, используя опыт соседних народов»[12, с. 11]. К подобным «ускоренникам» мы бесспорно относили и чувашскую литературу, как составную часть новой профессионально-письменной культуры чувашского народа.
Таким образом, целью теоретической истории является не только выявление инвариантного и вариантного, но и обнаружение в «ускоренных» литературах тех законов, которые четко прослеживаются в литературах «классического» типа, главным образом в западноевропейских (Античность, Средневековье, Возрождение, Просвещение). В силу ряда объективных причин средневековье народов Поволжья продолжалось вплоть до второй половины XIX в. Поэтому решать проблемы Возрождения и Просвещения им приходилось в совершенно новых условиях, а это глубоко повлияло на своеобразие их культур и литератур [19, с. 229 - 253]. Данный аспект изучения истории чувашской литературы (шире – культуры) требует типологического подхода, прежде всего выделения разноуровневых «типов национальных систем»[14, с. 247]. По схеме И.Г. Неупокоевой, чувашскую культуру следует отнести к типу прерванного развития, «когда иноземный гнет сковывал развитие народа и его культуры и возможности народного языка были надолго подавлены». В таких культурах письменность и литература зарождаются как бы заново, но, в отличие от других литератур Нового времени, они имеют более интенсивный темп развития (например, чувашская и коми литературы сложились к середине, а удмуртская, марийская и мордовская – к концу XIX в.). Татарскую и башкирскую литературы следует отнести к такому типу развития национальной литературной системы, в которых письменные традиции полностью не прерывались, но литература развивалась «с определенным замедлением на отдельных этапах, вызванным тяжелыми обстоятельствами национальной истории»[20, с. 45].
Итак, в регионе следует выделить три типа литературных систем, которые составляют следующие группы: тюрко-мусульманские без полного разрыва со средневековыми письменными традициями (татарская и башкирская литературы); тюркско-финно-угорские с прерванными и относительно старыми письменными традициями (коми, чувашская литературы) и финно-угорские с относительно новыми письменными традициями (удмуртская, марийская и мордовская литературы). При сопоставлении литературных систем региона или же творчества классиков исследователь всегда должен помнить о наличии вышеперечисленных типов.
Проблемы типологии современных национальных систем тесно связаны с историей перевода и определения литературы-посредницы. На татарскую и башкирскую литературы в Новое время сильное влияние оказывала средневековая мусульманская культура, а к концу XIX в. – европеизированная турецкая литература (на данный факт указывает наличие приличных переводов и подражаний) и русская литературная классика.
Творчество чувашских просветителей первой половины XIX в. развивалось в рамках жанровой системы старославянской (болгарской и древнерусской) литературы (проповеди, жития и др.) и русского Просвещения (оды, очерки и др.). В 1860–1870-е гг. появляются переводы произведений русских писателей первой трети XIX в. (литературных сказок А.С. Пушкина и др.), а к концу XIX в. – дидактических рассказов Л.Н. Толстого (они переводились и в первом десятилетии ХХ в.). В зрелый период чувашской литературы (начало ХХ в.) в основном переводится русская классика XIX в. и частично – зарубежная литература (Г. Гейне, Ж. Мольер и др.).
Классик коми литературы И. Куратов прошел весь путь приобщения чувашской литературы к мировой классике еще в 60 – 70-е гг. XIX в. После достижений И. Куратова коми литература как бы «отдыхала» и набирала силы для нового «рывка» (творчество К. Жакова). Отсюда следует заключить, что она прогрессировала скачкообразно. На таком фоне развитие чувашской литературы выглядит более равномерным, ее поступательные шаги подчинены внутренней логике развития нового художественного сознания народа. Коми литература, очевидно, более привержена к внешним влияниям литератур-посредниц. В этом – главное отличие чувашской литературы от другой однотипной литературы региона. Удмуртская, марийская и мордовская литературы в начале ХХ в. «ускоренно» проходили полувековой путь татарской, чувашской и коми литератур второй половины XIX в. и в 1920-е гг. выдвинули своих классиков регионально-общероссийского уровня (К. Герда, А. Оки, С. Чавайна, З. Дорофеева и др.). В данный период литературы народов Урало-Поволжья выровнялись: «отстающие» догнали «более развитых». Примерно с конца 20-х гг. ХХ в. начинается общая история литератур народов СССР, хотя национальные и региональные особенности литератур Урало-Поволжья сохранились вплоть до рубежа ХХ и XXI вв.
В развитии литературы действуют, как известно, внутрилитературные (внутрикультурные, к которым условно можно включить не только фольклорные тексты, но и народное искусство) и внелитературные факторы [6, с. 296]. К первым относятся область поэтики и закономерности взаимоотношений устных и письменных форм национальной словесности. В состав внелитературных (внекультурных) факторов следует включить социально-общественные, этнические и политические процессы. Весьма часто эти факторы сложно переплетены, они тесно соприкасаются и взаимодействуют. Поэтому историк литературы должен весьма тонко (не отрываясь от главного объекта изучения, то есть художественного текста) проследить моменты перекрещивания факторов внекультурного порядка с чисто художественными факторами, а когда возможно, показать и органику их синтеза. На наш взгляд, данный подход весьма неплохо соблюден в нашей коллективной монографии, ибо в литературный процесс входит, как известно, и литературный быт (история отдельных групповых объединений писателей, и их жизненные позиции и оценки, симпатии и антипатии и т. д.) В монографии весьма подробно описана история такой творческой лаборатории молодых писателей, как студенческие литературные кружки и объединения.
Основной единицей «Истории» является «национальная литература в своей целостности и внутренней диалектике», а объектом внимания и характеристики должен стать прежде всего тот писатель, который вложил «заметный вклад в развитие родной литературы»[6, с. 8]. Лишь целостное изучение литературного процесса способствует раскрытию его внутренней диалектики, обусловленной «борьбой противоречивых тенденций». В другом месте Ю.Б. Виппер корректирует последнее положение, утверждая, что взаимодействие не всегда сводится к борьбе, зачастую оно обретает характер соревнования. Уже было отмечено, что в основу развития чувашской литературы была положена идея противоборства двух сил: центростремительных (заботящихся о традиционных гуманистических ценностях родного народа) творцов и центробежных (борющихся за отдельный класс, не признающих свой народ как единый и исторически сложившийся этнос) сочинителей. Художественно зрелые и талантливые произведения смогли сотворить исключительно писатели из первой группы [К. Иванов (Кашкыр), М. Сеспель, П.Хузангай, В. Митта и др.].
Как известно, свою целостность и автономность художественная литература обретает постепенно, по мере обогащения определенных традиций и прохождения ряда последовательных этапов становления. В частности, чувашская литература стала вполне автономной и имеющей свои собственные художественные традиции в начале ХХ в. Но в этой литературной системе оставались и активно функционировали некоторые жанры чувашского обрядово-театрализованного фольклора и народной прозы, которые в достаточной степени компенсировали отсутствие разнообразных жанров драматургии и театра, а также некоторых видов прозы. Изучение данной особенности литератур-«ускоренников» весьма важно для объяснения ряда их своеобразий.
До начала ХХ в. чувашская литература была подчинена прежде всего просветительским целям, поэтому она действительно не имела своей автономии, точных ограничительных границ. Литература являлась многофункциональной, со строгой иерархией как фольклорных, так и литературных (религиозной и светской) жанров. ХХ в. – это целая эпоха смены литературных течений и, возможно, направлений (в монографии мы старались избегать от использования подобных терминов). Художественная литература начинает свою полнокровную, самостоятельную жизнь, не очень реагируя на фольклор. Наоборот, фольклор интенсивно начинает развиваться в авторских вариантах, т.е. он частично обретает черты индивидуально-авторского творчества. Правда, как уже было отмечено, еще на рубеже XIX – начале XX вв. система жанров литературы активно дополняется рядом фольклорных жанров. Подобный процесс проходил, как отмечает Д.С. Лихачев, и в древнерусской литературе [12, с. 44 - 47].
Проблема соотношения фольклора и литературы приводит нас и к следующей мысли. Чувашский народ в своей основной массе с XV по XVIII вв. был земледельческим и языческим [19, с. 264 - 265]. А фольклор, по утверждению Д.С. Лихачева, целиком удовлетворял эстетическим потребностям трудового народа в художественном слове, литература же охватывала только те области, которые превышали возможности устного народного творчества [12, с. 49]. Вся феодальная верхушка чувашского общества пользовалась старотатарской (мусульманской) письменностью и литературой, которые впоследствии не были унаследованы чувашскими крестьянами из-за их конфессиональных различий. Поэтому чувашскую литературу следует начинать с XVIII в., когда она стала медленно зарождаться под благодатным воздействием идей русско-европейского Просвещения. Наличие средневековой литературной традиции для татарской передовой интеллигенции начала XX в. создавало определенные проблемы (борьба со средневековыми традициями и мировоззрением). В этом плане для чувашских писателей путь к свободной личности был значительно короче и прямее, но в то же время с трагическим концом: сильная радикализация чувашской интеллигенции закончилась, как известно, резким торможением темпа формирования этнокультурной нации и ее культуры.
Следующей внутрикультурной (имеется ввиду культура художественная) проблемой является рассмотрение литературного процесса в кругу искусств. В свое время М.М. Бахтин особо подчеркивал важность изучения литературного процесса в тесной связи с «глубоким анализом культуры»[5, с. 330]. «Литература и все виды других искусств управляются воздействием социальной действительности, находятся в тесной связи между собой и составляют в целом одну из наиболее показательных сторон развития культуры, – отмечает Д.С. Лихачев важность культурного контекста в истории литературы. – Вот почему при построении истории литературы показания других искусств помогают отделить значительное от незначительного, характерное от нехарактерного, закономерное от случайного» [12, с.29].
Сопоставительное изучение литературы с другими искусствами не должно сводиться лишь к поиску аналогии и сходств. Не менее важным аспектом является выявление их различий и своеобразия. Очевидно, в определенные периоды внутри одной культуры они выполняли компенсаторные функции по принципу дополнительности. В чувашской литературе имеются жанры (романсы, песни, драмы), в которых слово синтезировано с музыкой; общими для поэзии и изобразительного искусства являются национальная цветосимволика, язык образов, мировидение и т.д. Геометрическая зеркальность народной вышивки сопоставима с некоторыми особенностями поэтики художественной литературы (разного вида повторы, образный параллелизм в поэзии, цикличность и др.).
К особому феномену следует отнести следующий уникальный факт: ряд писателей владел даром либо художника (К. Иванов, М. Сеспель), либо композитора и музыканта (Ф. Павлов, П. Осипов). При анализе литературных произведений этих писателей весьма желательно сопоставление их творений в различных видах искусств. Синтетизм искусств, их тяготение друг к другу в истории возникало не случайно и оно всегда имело определенные причины. В русской литературе его связывают с периодами «национального духовного подъема и с такими творческими методами, как романтизм и неоромантизм» [11, с. 131]. Три классика чувашской литературы – К. Иванов, Ф. Павлов и М. Сеспель – жили и творили в период национального возрождения чувашского народа, а в их произведениях – немало характерных сторон романтизма как литературного течения (не путать с направлением, имеющим эпохальную значимость и долгую продолжительность функционирования).
Таким образом, обнаружилась и требует своего решения проблема изменчивости содержания литературоведческих терминов. По убеждению Вл. А. Лукова, комплексный подход к изучению литературного процесса осуществляет так называемый «историко-теоретический подход», опирающийся, с одной стороны, на теоретические выкладки, а с другой стороны, на необходимость внесения в теорию исторического момента. Главной особенностью данного подхода считается признание того факта, что на разных этапах и в различных исторических условиях одни и те же понятия могли менять свое содержание. Применяя известную терминологию к подобным явлениям, историк литературы обязан корректировать содержание используемых им терминов с учетом исторического момента [13]. Очевидно, не просто исторического, а национально-исторического момента, ибо литературы разнотипны и все имеют свое национальное своеобразие.
Хотелось бы не согласиться с Вл. А. Луковым и по поводу его принижения возможностей типологического подхода к литературным процессам, в особенности по отношению к однотипным словесным культурам. Если исследователь умело корректирует содержание используемых им литературных терминов, то обнаруженные типологические аналоги и сходства могут быть полностью результативными в плане их объективности. Для изучения чувашской литературы начала ХХ в. весьма полезно знание аналогичного процесса в татарской культуре того же периода. Как уже было отмечено, необходимость непримиримой борьбы со средневековыми устоями в культуре и религии вынудила основной части татарских писателей стать публицистами и сатириками, активно развивать комическое начало в литературе, жанры комедии, памфлета, фельетона. Не случайно в те годы в татарском мире функционировало несколько сатирических журналов, редактором одного из них до самой смерти был великий Г. Тукай. У чувашских писателей начала ХХ в. были несколько иные задачи (борьба с национальным нигилизмом, традиционным консерватизмом старшего поколения, в том числе и с религиозным просветительством второй половины XIX в. и др.).
Вышеназванные внутринациональные задачи определили литературно-жанровую специфику двух соседних и родственных народов. Следовательно, типологическое изучение нескольких синхронных литератур внутри одного региона позволяет обнаруживать не только сходства, но и определенные различия. Фундамент истории национальной литературы создается прежде всего из фактов и явлений, которые имеют внутриэтнический характер и национальную иерархию ценностей. Выход на другие литературы региона и определение их схожестей и несхожестей позволяет литературоведу совершенно по-новому, со стороны увидеть исследуемый объект и полнее определить его специфику, своеобразие и самобытность. Такая история литературы будет представлять из себя как органическая часть сообщества более высокого порядка, она будет вписана в историю отечественной и мировой литературы со своей национальной самобытностью.
Итак, возможности типологических сравнений далеко не исчерпаны, в них прежде всего нуждаются литературоведы, изучающие литературы «ускоренного» развития без прохождения последовательных стадий «классических» литератур. Типологический метод позволяет изучить как внутри литературные и культурные явления, так и внелитературные факторы развития. Подлинная глубина анализа в подобных исследованиях достигается путем типологических поисков. Художественный образ всегда зиждется на сравнении, и потому всякий литературный анализ по-своему компаративен.
К основному внелитературному фактору развития следует отнести социально-политическую жизнь общества, которой в конечном итоге принадлежит решающая роль. Еще недостаточно изучены под теоретическим углом зрения разновидности, типы, формы и степени взаимодействия и соотношения этих двух факторов (внутрилитературного и внелитературного) развития литературного процесса. По наблюдениям ряда современных исследователей, в литературном развитии наряду с плавной эволюцией существенную роль играют и качественные скачки, когда новая литературная система противопоставляет себя тенденциям, на смену которым она идет.
Литературный процесс следует осмысливать и с точки зрения философии истории, других наук. Утверждение о том, что подобный широкий аспект, свободно соприкасающийся с историей, философией, этнологией, социологией, историей общественной мысли и другими сферами науки, способствует нивелировке границ литературоведения, не оправдано. Такой «контекстный» метод способствует выявлению связи литературы с историческим движением этноса, этноландшафтом и т.д.[14, с. 10 - 11]. Именно философско-художественный уровень произведений дают наибольшие основания для их причисления к литературе более высшего порядка (региональной. российской, мировой). Основным предметом исследования в подобных случаях становятся не сами процессы исторического развития, но история общественного, главным образом – художественного, сознания.
Выявление динамики национального художественного сознания и его форм, изучение его связей с другими видами сознания (этническим, социальным и др.) должны занимать в Истории национальных литератур достойное место. Особое внимание уделяется такому уникальному явлению в художественном творчестве, как национальная идея, которая есть нечто большее, чем ментальность. «Реально же культурные основания, культурная конфигурация национальной идеи, – замечает К.К. Султанов, – всегда задача, а не данность, всегда проблема, а не аксиома»[27, с. 137]. И литература, как полагает известный литературовед, не воспроизводит и не транслирует национальную идею, а каждый раз как бы заново порождает как новость, как акт открытия произведения [27, с. 139 - 140].
В советское время, особенно до 70-х гг., не принято было говорить о национальной идее как о явлении художественном. Затем ее заметили и квалифицировали как «пробуждение и становление национального самосознания»[1, с. 75]. Лишь в последней четверти ХХ в. вернулись к народу из спецхранилищ ярко выражающие национальную идею произведения «забытых» писателей (братьев Турханов, Г. Комиссарова-Вандера, А. Милли, М. Юмана и др.).
«Социалистический реализм», который полностью исключал национальную идею и опирался, как известно, на идею-содержание классово-социального объединения всех народов и рас – есть категория идеологическая и философская. Данный метод, по выражению С.У. Алиевой, «диктовал насильственное псевдоразвитие художественной словесности», в которой не было «места ничему национально-индивидуальному»[1, с. 80].
В советский период литература развивалась не благодаря, а вопреки диктату «социалистического» реализма. Проблему власти и народа, национальной идеи по своему решают В. Митта (перевод «Бориса Годунова» А. Пушкина, цикл-поэма «Тайр»), П. Хузангай («Песни Тилли»), «лагерную» поэзию создает А. Воробьев, на официальную национальную политику властей своеобразно реагирует С. Эльгер (серии его рассказов, стихотворений и писем). Национальная идея в них существует не только в форме определенной данности, она актуализирована как художественная, так и политико-идеологическая задача (для примера следует привести факт обсуждения «национализма» С. Эльгера на пленуме Чувашского обкома КПСС).
Итак, вне контекста общественно-политической жизни народа и страны, без истории общественного сознания со всеми его разновидностями немыслимо серьезное изучение литературного процесса. Как точно подметил К.К. Султанов, история литературы в определенном смысле есть и «история кристаллизации национальной идеи»[27, с. 139]. В нашей «Истории» она прослежена от начала до конца ХХ в. При этом литературе с усиленным вниманием к проблемам нации, его целостности (подобная литература в нашей монографии не совсем удачно названа этноцентристской) противопоставлена литература с установками на мировой пролетариат, классовую борьбу (пролетароцентристская). Такое противостояние двух противоборствующих тенденций продолжалось вплоть до конца XX в.
Методика построения теоретической истории литературы требует рассмотрения больших эпох и более мелких периодов в их динамике, выявления закономерностей их смены. Историко-литературные эпохи, как правило, выдвигают свои жанры и стили, разрабатывают специфическую тематику и проблематику. На наш взгляд, выделение эпох и периодов в «Истории» получилось более или менее удачно. Здесь мы опирались на фундаментальные разработки отечественных ученых, в том числе на теорию «длинных волн» Н.Д. Кондратьева. Но эти экономические волны с литературно-художественными эпохами и периодами связаны не напрямую, а лишь опосредованно. Развитие капитализма способствовало, как известно, динамике общественного сознания, а последнее – развитию социально-этнического сознания. Последнее напрямую воздействовало на изменение типов художественного сознания.
Обобщая вопрос о концепции «Истории» и путях реализации ее основных положений, следует однозначно заявить, что настоящий труд из двух частей (всего более 70,0 п.л.) вполне состоялся как коллективный научный труд со всеми со своими достоинствами и недостатками.
В рецензии на нашу книгу «Чăваш литератури (1917 – 1930-мĕш çулсем» чувашский литературный критик А.П. Хузангай высказал мнение, что ради выживания чувашская литература должна «интернационализироваться», стать более «космополитичной», а литературоведам «необходимо использовать и опыт “нового историзма” М. Фуко и деконструкции Ж. Деррида»[29, с. 82]. Здесь же критик, соглашаясь с мнением Г. Тиханова (одного из авторов вышеназванного журнал «Новое литературное обозрение»), заявляет о необходимости перевести «изрядно истощенное национальное повествование» в тональность глобализма с его культурным многообразием. Хочется сразу возразить: глобализация не только не стирает, но «во многом акцентирует различия и подстегивает дух “культурного суверенитета”» [8, с. 90). Тезис о наличии резкой реакции в современном незападном мире на глобализм под видом «демократизации» в заокеанском понимании сегодня особо доказывать не приходится. Поэтому национальным литературам, в том числе и чувашской, для выживания необязательно следует «космополитизироваться» и «глобализироваться», а исследователям заниматься деконструированием и перенять опыт сторонников «новой истории».
По поводу декоструктивизма следует привести несколько исторических объяснений В.Б. Земского. Рассматривая историю возникновения и развития сравнительного литературоведения, В.Б. Земсков отмечает, что сложившаяся в 1950 – 1960-е гг. пост-структуралистская теория накрыла своей тенью всю область гуманитарного знания, в том числе и литературоведение. Для представителей этой «новой интеллектуальной истории» основной проблемой стало изучение поэтики историографического текста, способов его конструирования, иными словами, проблема литературоведа-деконструктивиста [8, с. 76 – 77].
Бесспорно, что любой текст составляется, исходя из актуальной эпистемы, идеологии, идентификационных убеждений автора (общества), то есть обязательно исходя из какого-либо «центризма». По мнению В.Б. Земскова, все Большие и малые Истории литератур советской эпохи строились на основе господствующего «единственно верного» учения, на идеях «взаимообогащения» и состыковались с историческими «преданиями», созданными историографией, разработанной ею периодизации восходящего прогресса. Все эти многотомные труды теперь невозможно «подправить». Что же касается очерков истории национальных советских литератур, то они, при всех издержках, цензурных лакунах, неполноте информации и некачественной интерпретации, остаются, в чём убеждён В.Б. Земсков, первыми точками отсчёта и занимают своё место в новых, современных попытках переосмысления своего прошлого, в стремлении вскрыть забытое, гонимое, запрещённое, воссоздать раньше спрямлявшиеся пути своего формирования в период до взаимодействия с русско-советской культурой [8, c. 80]. Но эти благие цели, как полагает В.Б. Земсков, легко могут привести исследователей либо к новому искажению истории, либо к этнокультурному провинциализму и обновлённой мифологии. Выход он видит в выработке нового гуманитарного мышления, которое «противостоит и нивелирующей глобализации, и культурной замкнутости и хочет понять мир в множественности составляющих его культур; оно отвергает порождённые европоцентристскими представлениями о линейном развитии, стадиальности и прогрессе, о “неразвитости” / “развитости” / “высокоразвитости”, “зависимости” / “независимости” культур» [8, с. 92].
По мнению ряда ученых, назрела проблема постулата ускоренности литератур [20, с. 73]. В теории ускоренного развития литератур заложена идея биологического возраста. Уподобляя смену творческих методов (мифологизм > классицизм > сентиментализм > романтизм > реализм) раннему детству, юношеству и зрелости человека, теоретики соцреализма делали парадоксальные выводы о возможности пропуска ряда последовательных этапов классических литератур Европы. Естественно, самыми зрелыми методами в те годы считались критический и социалистический реализмы. В результате распределения этносов и их культур по стадиальным этажам чуваши и их финно-угорские соседи, как в образовании их автономий, оказались на самом непрестижном этаже человеческого общежития. Наступает советская эпоха и происходит невиданное чудо: ранее «отсталые» народы и их «недозрелые» культуры оказываются на самой высокой ступени развития человечества. Такая предубежденность осталась, к сожалению, и в сознании большинства современных соотечественников.
В ходе критического пересмотра некоторых аспектов концепции «Истории» мы постепенно пришли к такому заключению: нет «зрелых» и «незрелых» народов и культур. Все культуры ориентированы прежде всего на духовные потребности своего этноса, они соответствуют своему историко-генетическому типу, видоизменяются с общественным и этническим сознанием. Традиционная установка восточных культур на их изначальные образцы и логику прецедента в мышлении способствовала формированию уникальных космогенных традиций, в корне отличающихся от европейской техногенной цивилизации, ведущей, как сегодня не вызывает никаких сомнений, к катастрофе планетарного масштаба. На таком фоне оценка весьма позднего и неравномерного распространения в Российской империи идей европейского Просвещения (идеи общечеловеческого прогресса) как отставание от прогрессивного развития человечества выглядит весьма неубедительной, быть может и сомнительной. Еще Н. Бердяев показал ложность учения о прогрессе, критикуя линейное понимание времени, он утверждал, что учение о прогрессе находится во власти разорванного представления о времени. В таком обществе прошлое является пожирателем прошлого (подробнее см.: [20, с. 74 - 75]).
История, в том числе и история литературы, это не столько прошлое, которое нельзя никоим образом изменить, сколько времяпространство, в котором непрерывно создается новое отношение к прошлым событиям, и создает их (новое восприятие и понимание) «меняющаяся современность и новые интерпретации». И этот процесс бесконечен [4, с.54]. Перефразируя слова Ю.Я. Барабаш [4, с. 60], следует утверждать так: наша «История» является определенным этапом в достижении конкретной исследовательской цели, который со временем должен стать подготовкой к будущему новому этапу.
Литература
1. Алиева С.У. Национальная идея и эстетика социалистического реализма // Нация. Личность. Литература. Вып. 1. М.: Наследие, 1996. С. 67 – 81.
2. Артемьев Ю.М. Чувашская литература: учебник для Х – ХI классов русскоязычных школ. Чебоксары: Чуваш. кн.изд-во , 2003. 238 с.
3. Артемьев Ю. ХХ ĕмĕр пуçламăшĕнчи чăваш литератури. Шупашкар: Чăваш кĕн. изд-ви,, 1992. 254 с.
4. Барабаш Ю.Я. Историко- литературный дискурс: вызовы и апории (Размышления непостороннего) // Вопросы изучения истории национальных литератур. Теория. Методология. Современные аспекты. М.: ИМЛИ РАН, 2014. С. 44 – 63.
5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 424 с.
6. Виппер Ю.Б. Вступительные замечания // История всемирной литературы / В 9 томах. Т. 1. М., 1983. С. 5 – 12.
7. Земсков В.В. Жанр «истории» и ловушки исторического и историко-литературного знания на рубеже тысячелетий // Известия АН. Серия литературы и языка. – 2003. том 62.–№3. С. 3–11.
8. Земсков В.Б. История литературы как жанр. От истоков к истокам? // Вопросы изучения истории национальных литератур. Теория. Методология. Современные аспекты. М.: ИМЛИ РАН, 2014. С. 64 – 95.
9. История чувашской литературы XX века. Часть1 (1900 – 1955 годы): коллективная монография. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2015. 431 с.
10. История чувашской литературы XX века. Часть 2 (1956 – 2000 годы): коллективная монография. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2017. 432 с.
11. Корецкая И.В. Литература в кругу искусств // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). Кн. 1. М., 2000. С. 131 – 190.
12. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы Х – ХVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973. 462 с.
13. Луков Вл.А. Концепция теоретической истории литературы Д.С. Лихачева / Вл.А. Луков // URL: http://www.zpujournal.ru/e-zpu/2008/5/likachev/#. (дата обращения: 01.02.2010).
14. Неупокоева И.Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. М., 1976. 360 с.
15. Новое литературное обозрение. –2003. –№1 (59).
16. Пермские литературы в контексте финно-угорской культуры и русской словесности: коллективная монография. Екатеринбург – Ижевск – Сыктывкар: Изд-во УМЦ УПИ, 2014. 556 с.
17. Революцичченхи чăваш литератури. Текстсем. 1 том (ХХ ĕмĕрччен). Шупашкар: Чăваш кĕн. изд-ви,1984. 464 с.
18. Родионов В.Г. Чувашский стих. Проблемы становления и развития. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1992. 224 с.
19. Родионов В.Г. Чувашский этнос: исследования по этнологии и мифопоэтике. Чебоксары: ЧГИГН, 2017. 324 с.
20. Родионов В.Г. Чувашское сравнительное литературоведение: теория и практика. Чебоксары: ЧГИГН, 2017. 92 с.
21. Родионов В Г., Родионова Э.В. Проблема интерпретации в современном региональном литературоведении // «Восток – Запад»: литература и художественная культура: сборник материалов Международной научно-практической конференции (17 – 18 ноября 2017 г.). Казань: Отечество, 2017. С. 175 – 178.
22. Родионов В.Г. Чăваш литератури. ХVIII – ХIХ ĕмĕрĕн пĕрремĕш çурри. Шупашкар: Чăваш патш. ун-чĕ, 1999. 171 с.
23. Родионов В.Г. Чăваш литератури (XIX ĕмĕрĕн иккĕмĕш çурри). Шупашкар: Чăваш патш. ун-чĕ, 2002. 248 с.
24. Родионов В.Г. Чăваш литератури. 1917–1930-мĕш çç. Шупашкар: Чăваш патш. ун-чĕ, 2005. 352 с.
25. Родионов В.Г. Чăваш литератури: Х класра вĕренмелли вĕренÿ кĕнеки. Шупашкар, 2003. 272 с.
26. Родионов В.Г. Чувашский стих. Проблемы становления и развития. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1992. 224 с.
27. Султанов, Казбек. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы. М., 2001. 196 с.
28. Федоров Г.И. Чăваш литератури: ХI класра вĕренмелли вĕренÿ кĕнеки. Шупашкар, 2003. 272 с.
29. Хузангай А.П. Новая трактовка истории чувашского слова? // ЛИК.- Чебоксары.- 2006.- №2.- С. 70 – 82.
30. Юсуфов Р.Ф. История литературы в культурфилософском освещении. М.: Наука, 2005. 435 с.
Источник: АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ ЛИТЕРАТУР РОССИИ: ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПОИСКИ ХХ – НАЧАЛА XXI ВЕКА. Сборник материалов Международной научно-практической конференции, посвященной 110-летию со дня рождения народного писателя Башкортостана З.Биишевой и 100-летию со дня рождения народного поэта Башкортостана Н.Наджми, г.Уфа, 12 апреля 2018 года, стр. 205-210.
